На мгновение воцарилась ужасающая тишина.
Мужчины в автомобилях растерянно копошились, выискивая цель, которой не оказалось там, где она должна была быть.
За спиной Расса Боб открыл огонь.
Даже при ярком свете дня были видны трассы пуль, прокладывающих короткую дорожку к близкой мишени. Расс будто наблюдал удивительный физический эксперимент: в воздухе сверкали прямые, словно прочерченные по линейке, раскаленные линии. А может, это просто оптический обман? Боб за секунду сделал три выстрела, метясь в низ стоявшей напротив машины. Во что он стреляет? Явно не в людей. Боб целил поверх заднего колеса, и Расс…
Пули пробили бензобак. Раздался оглушительный взрыв. Машину охватило пламя. Во все стороны полетели искры. Все вокруг было охвачено огнем. Расса обожгла испепеляющая волна, и ему на мгновение показалось, что с неба льется огненный дождь. В реве бушующего пламени слышались крики. На Расса мчался пылающий фантом, рухнувший посреди дороги.
Краем глаза юноша заметил движение в стороне: одна из машин, гнавшихся за ними, пытается объехать перевернутый грузовик.
– Объезжают, объезжают! – завопил он.
Его крик еще не стих, а Боб уже обстреливал седан. Трассирующие пули, с жутким свистом рассекая горячий воздух, превратили лобовое стекло неприятельской машины в россыпь жемчужных крупинок. Автомобиль, потеряв управление, нырнул в кювет, подняв фонтан грязи.
– Магазин! Магазин! – заорал Боб.
Расс плюхнул ему в ладонь обойму с двадцатью патронами, как и было приказано, пулями к нему. Боб вставил ее в карабин как раз в тот момент, когда на них понеслась, изрыгая пулевой дождь, третья машина. Боб, почти не целясь, разнес лобовое стекло наглеца, а оставшиеся патроны расстрелял по окнам и дверцам. Машина промчалась мимо по прямой, будто сидевшие в ней думали не о выполнении задания, а только о том, как бы улизнуть из переделки целыми и невредимыми. Ярдов через сто, словно опомнившись, что везет мертвецов, седан ринулся в кювет, накренился и заглох посреди покалеченных белых дубов.
И сразу наступила оглушающая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сухого ветра и шипением огня.
– Боже, ухлопал всех до одного, – изумленно произнес Расс, но Боб уже стоял рядом, держа наготове пистолет. Заметил что-то подозрительное. Из разбитой машины, завалившейся в кювет, выбрались два парня с автоматами. Они стали подниматься по насыпи, но Боб, занимавший выгодную позицию, молниеносно открыл огонь из пистолета, выбросив вперед руку так быстро, что взгляд Расса зафиксировал просто какое-то неясное пятно. Один из нападавших попытался навести на Боба свое оружие, но не успел. Боб застрочил из пистолета, как из автомата. В воздухе промелькнули шесть пустых гильз, и оба парня повалились на землю, словно тряпичные куклы. Один из них, великан в дорогом спортивном костюме, распластался на спине, устремив в небо пустой немигающий взгляд; на трикотажной рубашке расплывалось темное пятно. Рассу бросилась в глаза необычная деталь: шею громилы опоясывал шрам, словно кто-то прошелся по ней цепной пилой – хотел снести голову да передумал.
Опять затишье. Боб перезарядил пистолет.
Расс огляделся.
– Боже мой. – Сразу вспомнился телевизионный репортаж о Дороге смерти в Кувейте, обезображенной бомбами "Африканских кабанов" и "Черных ястребов". Четыре искореженных автомобиля, один из них вверх колесами, трупы, лужи крови, осколки стекла, брошенное оружие.
– Ну, что скажешь на это, сволочь?! – заорал Боб, обращаясь к белому самолету, который в полумиле от них делал вираж на небольшой высоте, поворачивая на юг.
– Всех уложил, – повторил Расс. – Должно быть, человек двадцать прикончил.
– Да нет, десять. Они были профессионалы. Знали, на что шли. Пойдем глянем, что там в машине. Нет ли чего интересного.
Боб зашагал к перевернутому грузовику. Пахло бензином.
Боб открыл дверцу, и они заглянули в машину.
На сиденье в несуразной позе, свидетельствовавшей о повреждении какого-то жизненно важного органа, лежал седой латиноамериканец крепкого телосложения. На нем был дорогой костюм и шелковая рубашка с расстегнутым воротом. Судя по неестественному наклону головы, шея у него была сломана. Черты красивого лица искажала невыносимая боль; от природы оливковая кожа приобрела пепельно-серый оттенок. Он дышал тяжело, глаза стеклянные.
Боб направил на раненого пистолет. Тот расхохотался, взгляд его ожил. В левой руке он сжимал зажигалку.
– В гробу я тебя видал, парень, – прохрипел латиноамериканец. – Мне и так конец, придурок. – В голосе мужчины слышался ритмичный кубинский акцент. – Сейчас вот щелкну моим "биком" и вместе взлетим на небеса.
– Она не взорвется, дружище, загорится только.
– Пошел к черту!
– Кто в самолете? – требовательно спросил Боб.
Кубинец опять расхохотался, сверкнув ослепительно белыми зубами, и шевельнул свободной рукой. Расс вздрогнул, но Боб не стал стрелять. Оба смотрели, как рука кубинца, пару раз застыв в воздухе, – очевидно, он боролся с болью, – дотянулась до ворота и рванула рубашку. Обнажившуюся грудь украшала богатая татуировка.
– Что это значит? – поинтересовался Боб.
– Я из кубинских контрреволюционеров, norteamericano cabrono. Меня даже Кастро не смог сломать в тюрьме, а ты, puta, думаешь, что я стану перед какой-то деревенщиной болтать? – Кубинец рассмеялся.
– Храбрый ты мужик. Молодец, – похвалил Боб, убирая в кобуру пистолет, и обратился к Рассу:
– Пошли отсюда.
– Эй, – окликнул Боба кубинец. – А ты, приятель, тоже будь здоров. Крепкая у тебя кишка. Ты cubano! Может, это Дези Арнес заделал твою мать, когда твой отец гонялся за козлами?