Старею, подумал Ред.
Он мысленно послал мяч слева направо кроссом. Такой удар требовал не только мастерства, но и мужества. Мяч по пути к лунке ожидала настоящая одиссея: он мог раз пять застрять, отлететь в такое место, откуда его бесполезно доставать. Бить нужно сильно, уверенно. Нельзя ни дергаться, ни моргать, ни охать. Идешь на мяч по-мужски, решительно: была не была. И победу или поражение тоже встречаешь, как настоящий мужчина.
– Нелегко тебе придется, Ред, – заметил Джефф.
– Хочешь пари, Джефф?
– Хммм, – задумался тот. – Скажем… э… на кусок?
– На кусок так на кусок, – согласился Ред, скаля зубы в волчьей усмешке, и стал готовиться к удару. – Я когда-нибудь говорил вам, мальчики, что однажды обыграл Клинтона на три штуки? С тех пор он больше со мной не играет!
Проклятье!
Зажужжал пейджер.
– Прошу прощения, господа.
Ред отошел в сторону и, вытащив из каддикара портативный телефон, нажал кнопку автоответчика.
– Перезвоните мне. Быстро, – услышал он задыхающийся голос Дуэйна Пека.
Ред набрал номер.
– Мистер Бама?
– Да.
– Сработало. Я только что отвез Приса на место. Они у старика. Я на базовой позиции, жду, когда Прис разнесет их в пыль. Клянусь Богом, все получается! Они здесь!
Рея ликовал! Он в шаге от победы. Скоро все кончится. Будет уничтожена еще одна угроза его империи с ее маленькими тайнами. Жизнь, прекрасная только потому, что она – жизнь, будет продолжаться, продолжаться, продолжаться. Он даст детям хорошее образование, и, возможно, через несколько лет, когда красота его лауреатки чуть поблекнет, он купит ей где-нибудь в пригороде особняк и отправит "на пенсию", а себя вознаградит самой желанной красавицей – новой мисс Арканзас, молодой, страстной. Это будет нечто!
– Дуэйн, звонишь мне сразу, как только все будет кончено Ясно?
– Да, сэр.
Ред передал телефон мальчику и вернулся на площадку.
– Хорошие новости, Ред?
– Замечательные.
– Мистеру Баме перепал еще один миллион, – провозгласил Нил Джеймс, – и это значит, двадцать тысяч мне.
– Мальчики, – объявил Ред, – когда большой пес счастлив, радуются все.
Он приготовился к удару, чувствуя себя уверенным как никогда.
– Джефф, не желаешь поднять ставку до пяти кусков?
– Черт, Ред, – отозвался тот, – я надеюсь, ты и один-то не станешь с меня требовать!
Все рассмеялись. Кроме Реда. Он нагнулся, принимая удобную стойку и напряженно сосредоточиваясь до тех пор, пока не появилось ощущение, что он сейчас взорвется. Затем резким движением послал мяч к лунке, вложив в удар все свое мужество, волю к победе и накопленное за многие годы мастерство.
Мяч, словно греки Ксенофонта, блуждающие по Персии, пустился в странствия по полю – вилял из стороны в сторону, вполз на бугор, скатился в густую траву, раза два чуть не застрял, но преодолел очередное препятствие… Наконец, подпрыгивая и набирая скорость, он скатился с последнего на пути к лунке бугра, ударился о металлическую чашечку, завертелся на месте и… остановился.
– Проклятье! – выругался Ред.
– Пять кусков! – закричал Джефф.
– Еще может упасть, – заметил Нил.
Ред смотрел на мяч, нависший над лункой. Его удерживала крошка суглинка, вознамерившаяся лишить Реда еще одного триумфа.
– Если низко пролетит самолет, мяч, может, и упадет, – сказал Роджер Дикон. – Почему бы тебе не призвать по телефону на помощь военно-воздушные силы, Ред?
– Проклятье! – повторил тот.
– Или еще одну машину взорви, – предложил Джефф. – Глядишь, поможет. Но у Нила была идея получше.
– Прикажи ему, чтоб упал, – посоветовал он. – Мячик знает, кто ты такой.
– А вот это верно, черт побери, – согласился Ред. – Меня знают все.
Он прищурился, набычился, принимая грозный вид, и скомандовал:
– Мяч! Падай!
Пусть только ослушается!
Ред сидел со своими приятелями из "Рич бойз клаб" в "Девятнадцатой лунке", заказав очень дорогой бурбон "Джордж Диккел Теннесси" двенадцатилетней выдержки. Ред был взбудоражен, вел себя, как завзятый кутила. Джеффу сказал, что простит ему проигранные в споре деньги, если тот заплатит за застолье. Джефф выразил согласие, и Ред насел на "Диккел", пропивая тысячу долларов своего приятеля. Он отнюдь не праздновал победу: еще не время. Просто пытался отвлечься мыслями от драмы, разыгравшейся в глухом лесу в семидесяти милях к югу от этого бара.
Если позволить себе думать об этом, он не выдержит, умрет. Сердце зациклит от перевозбуждения, и он рухнет замертво, так что придется срезать с него его тапочки для гольфа. Закончит жизнь по-шутовски: завзятый гольфист скончался в ярко-красной (его любимый цвет) тенниске и лимонных брюках.
– Ред, ты в порядке?
– В полном. Скажи, чтоб девочка принесла еще по бокальчику
– Уж больно ты швыряешься моими деньгами, Ред, – укорил Джефф, но беззлобно. – Однако, черт побери, надо отдать тебе должное: всегда сумеешь выкрутиться. Я уж взял тебя на крючок и думал, хана тебе, ан нет: выскользнул! – Но эго было сказано с уважением.
– Многие думали, что я у них на крючке, но, как оказывалось, на крючке они, а не я, – отозвался Ред. Официантка поставила перед ним бокал бурбона. Ред сделал глоток. Ух! Хорошо обожгло, крепко, ядрено. Именно так, как он любит.
– Эй, Ред, хотел тебя спросить.
– Валяй.
– Слышал, что говорят про Холли Этериджа?
– Абсолютно все.
– Нет, я имею в виду главную новость.
– Это какую же?
– Да весь город об этом тарахтит. Неужто не знаешь? Он же твой друг.
– Он мне не друг. Учился в Гарварде, в родные края вообще старается носу не совать. Черт, он даже подготовительную школу кончал в Вашингтоне. Кажется, в Соборной школе учился. Плевать ему на наш Арканзас. Уж я-то знаю.